Мы долгое время искал его, сосуд идеальный. И нашли. Нашли и заполучили. Он был пустой внутри. Пустой и холодный, аки зимняя стужа. Равнодушный ко всему насущному, беспристрастный. Душа не запятнанная, не способная чувствовать, не способная эмоции формировать. Чуждый миру обычных существ живых. Идеальный. И мы заполнили его без остатка. Словно дурное вино, залитое в пустой кувшин до краев. Отравили его ядом своим, поселили в чреве семя зла и взрастили. Нас всего семь. Семь гнилых душ, проклятых, совершивших страшные грехи. И каждые из нас преподнес ему подарок.
И первый одарил его властолюбием.
И мы сказали ему: «Слушай! Смотри, кем стал теперь. Сколько силы теперь таишь! Смотри, изменился как. Сколько ждет тебя теперь впереди. И глупые твари склонятся перед тобой, только пожелай. Только заставь их бояться. Только докажи им, что достоин. Мы дадим тебе силы. Мы позволим тебе…» Мы говорили, много, сладко. Наши речи затмили разум его. Он возжелал силы, возжелал власти. Алчность и тщеславие зародилось в нем, пустили корень черный в его мозгу. Мы породили в нем властолюбие, а с тем вместе тщеславность и жадность.
Второй из нас подарил ему гордыню.
Он был замкнутым, в себе неуверенным, но мы заставили его отбросить оболочку скромности. Смыли ее, под горячим потоком лестным, красивых речей. Доказали ему, что теперь он стал лучше многих других. Сказали ему, что особенным стал. Одарили силами немалыми, дабы в себя уверовал. И в сердце его корень пустило высокомерие. И гордый взгляд, Богу ненавистный, навеки застыл в очах нашего зверя. Мы зародили в нем гордыню и эгоизм.
Третий одарил его языком лживым.
Мы сказали ему: «Не верь никому! Все желают нож в спину вонзить. И ты должен лгать. Лгать красиво, легко, уметь ложь преподносить превосходно, дабы прочие велись на нее.» И корень черный взрос в языке его, и обратился наш зверь в лгуна коварного. И слова сладкие нежным голосом молвил он, заманивая прочих в свои тонкие сети. Ложью в доверие втираться, ложью добиваться целей поставленных. Ложь и притворство стали орудием его и щитом его.
Четвертый из нас преподнес ему желчность.
И язык его стал порождать не одну лишь ложь, но и с лихвой иронии. Слова язвительные бурным потоком хлынули из его пасти. На колкости он не скупился, и множество существ пострадали от ехидства его. И выражения его всегда резки были и оскорбительны, от души пропитанные ядом насмешливости.
Пятый породил в нем коварство.
Ядовитый плющ оплел разум его. Лукавство, каверзность распустилось в нем алым цветком. Темные мысли его обратились к злым, хитрым умыслам, и сердце его ковало злые замыслы. И все это тщательно скрывал он, прибегая к притворству своему. Прятал умыслы свои за маской доброжелательной. Умело скрывал, дабы никто сразу ни о чем и не догадывался, пока лично иудин поцелуй не ощутил бы.
Шестой одарил его гневом и яростью.
Он ведь не способен был чувствовать совершенно ничего раньше. Мы исправили это. Но лишь на малую часть. Как и прежде, он остался неспособен формировать положительные эмоции. Теперь – только ярость и гнев. Он мог испытывать их, но мы понимали, что эти чувства править им не должны. Поэтому очаг ярости его мы сокрыли глубоко внутри, сохранили зверю его равнодушие, холодность. Дабы никто не мог его легко вывести из себя. Он стал неприступен, словно крепость, и невозмутим. И бешеное пламя гнева отныне разжечь никто посторонний не  силах.
И, наконец, седьмой поселил в нем душегубие.
И сковала душу зверя тьма черная, без просвета единого. И клыки его окрасились в алый, и шерсть его окропилась кровью невинных. Мы научили его убивать неповинных и научили получать от сего удовольствие. Уничтожение живого стало его целью, и Смерть следовала за ним. Но он не бездумный истребитель, убивающий все подряд. Здравый разум его мы не тронули, позволили размышлять, рассчитывать, выбирать цель по силам. Выбирать кого, где и как. И даже так, не все его жертвы отправлялись на тот свет. Он научился мучить жертв своих, сохраняя при этом их хрупкую жизнь.
Все эти семь качеств заполнили его, не оставив места ничему более, ни страху, ни состраданию. Только его холодный разум и семь наших подарков. И родился зверь ужасный и прекрасный одновременно, гордо шествующий под нашим темным знаменем.

Наше тело покачивалось из стороны в сторону, словно маленькое хлипкое суденышко, попавшее в плен беспокойных волн. Уши вращались из стороны в сторону безостановочно, желая уловить здесь каждый едва различимый звук.
Но мертвая тишь стояла вокруг. Мертвая такая, что хруст багрового ковра под лапами звучал словно гром, оглушительно. Она необычная такая, тишина эта. Густая, хоть и незримая, живой кажется. Движется вместе с легкими порывами ветерка, циркулирует между стволами древ обнаженных. Со вздохом каждым, мы чувствуем, как она, извиваясь, словно змей, проникает в наши легкие, а затем так же уходит, забрав с собой что-то наше. Что-то такое же невидимое, живое и, несомненно, важное.
Мы шагали то медленно, то прибавляя ходу, даже срывались на рысцу. Бродили, равнодушно оглядываясь вокруг на неизменный пейзаж, между деревьями петляли, круги наворачивали. Туда, обратно. Останавливались, задерживали дыхание, слушая как сердце собственное при этом сбавляет ритм. Морду к небесному куполу вскидывали, глядели как устало тащатся по голубому полотну холодные серо-белые облака. Разглядывали голые стволы деревьев, чуть склонив голову, изучали их кору сухую, изрезанную сложными узорами, словно морщины на старческом лице. Там суетились крохотные муравьишки, видимо, единственные обитатели леса сего.
Нет, мы не заблудились. Нам ничего не нужно здесь. Нам вообще нигде и ничего не нужно. Мы лишь гуляем. Слоняемся туда-сюда. Гуляем. Все наше существование - одна большая прогулка, мы не можем находиться на одном месте долго. Мы должны идти дальше. И мы идем, делая лишь короткие остановки время от времени.
Так и сейчас. Мы уже бывали здесь, и не раз. Этот лес знаком нам, впрочем, как большая часть здешних земель. Мы останавливались, а после вновь возобновляли ход. Внимательно вглядывались в унылую картину, что уже много раз видали. Она словно едкая черная смола въелась в белоснежную ткань нашей памяти. Мы знаем почти все здесь, мы с этим лесом на "ты".
Но нам было скучно. Мы бесцельно слонялись здесь, завязывая следы свои в узлы и петли, замыкая их в кольца. Мы не могли отыскать ничего, что разбавило бы тоску нашу душевную. Целые сутки без приключений и веселых, для нас, событий - это безумно долго.
Мы растянули пасть в чудовищно широком и длительном зевке, выставив на обозрение ряды чуть пожелтевших зубов и тонкий язычок розовый. Но оценить красоту нашей ротовой полости, увы, здесь было некому, и это не могло не расстраивать. Сейчас, как никогда, мы нуждались в чьей-либо компании, не важно, в качестве кого она пред нами предстанет и как она будет настроена к нам, агрессивно или положительно. Нам нужна подпитка.
И тут, словно незримая дамская ладонь, нежно, едва ощутимо коснулась кончиков наших ушей. Где-то в глубине ушной раковины раздались голоса, нам не принадлежащие. Тихие, ненавязчиво позволяющие понять, что они всегда рядом. Лес говорил с нами. Если поднять голову вверх, можно узреть, как кроны обнаженных деревьев чуть потянутся вниз, наклоняясь к нам, дабы шепотом поделиться своей маленькой тайной. Секретиком о том, что мы здесь не одни.
И в подтверждение правдивости лесного шепота, легкий ветерок с поклоном подносит нам на посеребренном подносе интригующие запахи. Легкие, с трудом различимые. Мы втягиваем их в себя с прикрытыми глазами, наслаждаясь чувством нетерпеливого предвкушения, рожденного благодаря сим запахам. Плотно прижав уши к голове, мы отвешиваем поклон голым стволам деревьев, после рысцой устремившись на манящие запахи.
Кровавый ковер движется под нами, багровые брызги взлетают в воздух от нашего бега. Мы облизываемся на ходу, ожидая чего-то забавного, что хотя бы на время разбавило бы нашу постоянную тоску. Мы так долго голодали.
И мы не сбавляем темп, пока запахи, по которым следовали мы, не становятся слишком яркими, резкими. Это значит, что мы уже на месте. Мы переходим на уверенный шаг и, задержав дыхание, наслаждаемся представшей пред нами картиной.
Нужды скрывать свое присутствие мы не видим. Нам это ни к чему. Ведь мы здесь не за тем, чтоб тихонько наблюдать со стороны. Напротив. Главным героем этой сценки должны являться мы. Но, для начала, желаем изучить декорации и здешних актеров как можно лучше.
Этот белый волк бросился в лаза нам сразу. Он выделялся на фоне темно-красного ковра, сиял, словно маяк в ночи. Но мы глядели на него всего-какие-то жалкие доли секунд, ибо интерес к нему пропал мгновенно. Нас привлекло другое. То, что выше.
- О-о-о-о-о... - наигранно взволнованно мы произнесли на выдохе.
Мы подошли к тому дереву, под которым сидел белый собрат, при этом совсем забыв о существовании этого волка. Там. над ним, оседлав ветви дерева, возвышалось существо интриговавшее нас гораздо более, чем крупный белый самец. Там была большая кошка. Все внутри нас задрожало от благоговейного трепета. Мы видели подобное существо лишь пару раз, и то, не приближаясь. Вот там, вверху, восседал венец природы, прекрасный, сильный и грациозный зверь. Мы чувствовали между нами тоненькую связующую нить. Она натянулась, словно струна, издав звук, скорее голос, повествовавший о том, что большая киса - тоже одержимый.
Но разве это могло нас остановить? Нас никогда не сковывали какие-либо принципы и обязанности, связанные с нашей стаей. Мы - часть одного единого организма, но можем запросто существовать отдельно и нарушать все правила, написанные кем-то для всей кучки чоно-особей.
Мы посадили свой мохнатый зад слева от белого волка, продолжая не замечать его, и не сводили взгляда с прекрасного силуэта большой кошки вверху. Мы восхищались этим зверем, восседавшим над нами, всем тем, что свойственно ему, как представителю рода кошачьего. И в месте с восхищение зародилось желание. Желание лично отведать превосходство этого славного зверя. Что, собственно, мы и собирались сделать. И не важно, будет киса против, или нет.
По нашей морде словно полоснули скальпелем. Губы растянулись, открывая в неестественно широкой улыбке зубы и клыки, которые теперь, наконец-то, было кому оценить. Злобный блеск сверкнул в наших глазах, вкупе с жуткой улыбочкой явно говорящий о наших не самых благих намерениях.

Прохладный ветер дул в морду, и нам это нравилось. Чуть прищурившись, мы растянули морду в блаженной улыбке и сидели не шевелясь совершенно, словно каменное изваяние, неподвижно. Ноздри наши раздувались, жадно втягивая едва различимый аромат крупного хищника, и запах сей в мгновение ока приковал все наше внимание к себе. Кажется, мы куда-то направлялись, но теперь это уже не важно. Разве мы могли вот так взять, и проигнорировать это любезное преподношение ветерка? Оооо, конечно же нет.
Возможно, сам того и не подозревая, неведомый зверь оставил нам приглашение, и мы собирались им воспользоваться.
Развернувшись, мы рысцой потрусили на манящий запах, уже прикидывая в голове, к чему он нас приведет. Зверь, чей запах нам на своих прозрачных крылышках принес ветер, был нам, несомненно, не знаком. Более того, это даже был не волк. Нечто более интересное.
Мы без остановок следовали этой тоненькой ниточке, что вот-вот должна было привести нас к самому клубку, и где-то в глубине, внутри нас, зарождалось щекотливое и нетерпеливое предвкушение возможной забавы.
Вне всяких сомнений, это должно было быть забавно. Иначе нашему разочарованию не будет предела.
И мы не смогли сдержать свои губы, растягивающие морду в неестественно широкой и жуткой улыбочке, когда, наконец, достигли цели. Вот он, источник сего аромата, что так заинтересовал нас, горделиво восседал на большом валуне, по-хозяйски взирая на ближайшие пейзажи.
Взгляд наш был устремлен лишь на одно единственное здесь, кроме нас, вестимо, живое существо. Только большая серая кошка сейчас была объектом наших мыслей и наблюдений, остальное для нас более не существовало. Мы остановились на несколько секунд, будто в нерешительности, но после вновь начали неумолимо приближаться к зверю и его импровизированному трону. Шагали мы уверенно, никоим не скрывая своего присутствия, напротив, мы желали быть поскорее замеченными. Улыбка а-ля "Чеширский Кот" не сходила с нашей морды, а взгляд пустых голубых глаз был по-прежнему устремлен на кота.
Сейчас мы чувствовали себя как пятилетний ребенок, случайно нашедший родительский подарок, который те припрятали для своего дитятки к завтрашнему дню рождения.
-Кот Маркиз не ловит крыс, обленился кот Маркиз. - Абсолютно бессмысленный детский стишок, всплывший в нашей памяти, но из наших уст он звучал как издевка, чего мы, собственно, и желали. И не стягивая улыбочки с морды, мы посадили свой мохнатый зад на землю, когда между нами и "Маркизом" осталось метров, примерно, восемь-десять.